Партия единодушия

Про загипнотизированность как лайфстайл
Иногда случайный попутчик расскажет про страну больше, чем двухмесячное пребывание в ней. В разгар китайского Нового Года я добиралась до Шанхая с самого юга страны. Билетов на поезд нет — ехать нужно стоя. Больше суток в компании сотен китайцев и тысяч баулов и котомок. Лучшее, что с вами может случиться, — вагон-ресторан.

В вагоне-ресторане шум, гам, странные запахи еды, карточные бои и дым от сигарет, но можно поспать пару часов на столе. За VIP-место нужно платить каждые три часа, ночью действуют скидки. Пошатавшись из соображений экономии полдня по вагонам и вконец осоловев, я покупаю себе девять часов полудремы. Точнее, мне так кажется.

 — Что вы думаете о ситуации в Синьцзяне? — внезапно спрашивает меня очень юный китаец на старательном английском. Я недоверчиво вздрагиваю. Меня подсадили за столик к четырем мужикам, двое напротив копаются в своих «Самсунгах», но соседу справа явно интересней лаовайка.

 — Что-что?

 — Как вы, иностранка, относитесь к ситуации в Синьцзяне? — отложив учебник по физике, терпеливо переспрашивает очкарик. Следующие три часа я проведу в разговорах об историческом преимуществе китайской нации.

Моему собеседнику 18 лет, у него едва пробиваются молочные усы. Он возвращается с каникул, чтобы продолжить обучение на технологической специальности в шанхайском университете Фудань, одном из самых престижных в Китае. Будущий инженер, элита нации. Он седьмой ребенок в семье, его папа, богатый фермер, заплатил 10 000 юаней (около € 1 200) за право его рождения. Он собирается вступить в коммунистическую партию, не отрицает возможности обучения за границей, но в целом мечтает служить своему народу.

После символического вопроса о Синьцзяне последовали не менее символические вопросы о моем отношении к Тайваню и спорным территориям с Японией. Символические — потому что моего знания предмета вообще не требовалось. При любом варианте ответа собеседник радостно пускался в «правильные» объяснения. Девушка-иностранка для него — объект чисто геополитического интереса. Если подвести черту под последними 70 годами истории Китая, во всех бедах виноваты японцы. Во вторую очередь — американцы. Обрадовано узнав, откуда я родом, и набрав воздуха в легкие, юноша кидается в бой.

− Считаете ли вы Америку суперстраной?

− Какой страной? — не понимаю я его произношения. Он задирает левую руку вверх, имитируя супермена.

− Ну как супермен, суперстрана! — теперь на нас с интересом смотрит весь вагон. − В школе нас учили, что раньше было две суперстраны, СССР и США, но после развала Союза осталась одна суперстрана. Как жительница государства, бывшего в составе СССР, как вы считаете, существует ли угроза Китаю со стороны США?

Плавно и идеологически верно покончив с особенностями внешней политики, мы переходим к внутренней. Я уже начинаю уставать от разговора.

− Правда ли, что на Западе думают, что наша партия немного, — собеседник лезет в переводчик, — авторитарная?

С такой интонацией родители спрашивают про успехи сына-двоечника в школе.

Вам нужно написать мотивационное письмо на три тысячи знаков в вольной форме на тему „Чем я могу быть полезен Китаю?
Выясняется, что партия — до сих пор дело серьезное, хоть в ней и состоят 80 миллионов человек, то есть примерно каждый десятый китаец. Чтобы стать членом партии, вы должны пройти несколько этапов. Вас должны рекомендовать к вступлению — это раз. Два — вы пишете мотивационное письмо на три тысячи знаков в вольной форме на тему «Чем я могу быть полезен Китаю?». Три — вы сдаете политический экзамен и вступаете в (китаец снова лезет в переводчик) communist youth league. А после испытательного срока получаете заветную красную корочку.

− Хотя, честно говоря, если вы не хотите делать карьеру в политике, членство в партии нахрен вам не нужно, — неожиданно признается парень, помешивая тюремного вида еду, которую нам принесли.

Искреннее любопытство в начале разговора сменяется раздражением и жгучим желанием найти брешь в его обороне. Все посылы знакомы, так где же болевая точка, Ахиллесова пята? На какой вопрос он не сможет найти ответа? Политические репрессии? Экономическая отсталость одних районов при индустриальной мощи других? Гонения на журналистов? Цензура интернета, бан сайтов? Отсутствие чего-то, что есть у западных сверстников?

 — Вы понимаете, Китай — очень большая страна, и для сохранения sta… stab… — мой собеседник нервно роется в электронном словаре.

− Stability, — понимающе вздыхаю я.

 — Exactly! — обрадовано кивает он. — Для сохранения стабильности нужно кое-чем пожертвовать. У Китая особый путь.

Еще как понимаю. Где-то я это уже слышала. Вот он, корень дружбы двух великих братских народов. Приняв мой инсайт за замешательство, будущий инженер трогательно пускается в объяснения:

 — Понимаешь, у нас разное мировоззрение. Америка была основана эмигрантами, людьми разного происхождения, которых объединяла общая ценность — свобода. Для народа Китая важнее всего fathers, предки. Вся страна, народ — мы ощущаем себя одной большой семьей. Нам важно держаться вместе. We just have a different values.

 — Слушай, это вам в школе рассказывали? — не выдерживаю я.

 — No! That's my own opinion! — возмущенно поправляет очки парень. Я ему почему-то верю.

Я так и не узнаю имя своего собеседника — около полуночи под дружный храп всего вагона мы уснем рядом на столе, устав от разности ценностей. Утром он пожмет мне руку и убежит, а я останусь изучать китайские пейзажи за окном. Стройка, стройка, свалка, стройка, город.

Я бы посчитала, что мне попался очень умный фрик. Но нет — друзья, которые давно живут в Китае, рассказывали про такую поголовную «загипнотизированность» ровесников.

Поднебесную как-то неудобно описывать в терминах, придуманных в западном логоцентрическом обществе. Авторитарный капитализм? Капиталистический коммунизм? Патриотическая диктатура? Тут много и радостно потребляют (кому есть что потреблять, конечно), любят поспать во время рабочего дня, и по большому счету большинству населения партия до фонаря. Сложно сказать за весь миллиард поголовья — портреты Мао всё ещё висят у частных лиц (я лично видела в глухих деревнях и у таксистов рядом с фигурками Будды). И наверняка есть те, кто слил свои счета в офшорные зоны. Но дело в другом.

Сложно представить такой разговор со студентом престижного универа, например, в Беларуси. При том, что студент не будет казаться моральным уродом. Беспредельная любовь к Евросоюзу как к политическому образованию тоже кажется сомнительной. А в Китае — можно. У них получается всё знать, но искренне верить в правильность решений партии. Мы, народ. Это не связано с глупостью, это сложно назвать патриотизмом — это единодушие. Партия единодушия. Коммуна тут была еще до коммунизма.

Тут любят танцевать массовые танцы, и если спорят — то всем кварталом. Нам, индивидуалистам, не понять. Это настораживает. Но it's all about different values, you know.

Март 2013